Конторская работа, наверное, часто страдала из-за моей новой страсти. Однако я старался владеть собой, и в эти часы казенной службы заставлял себя сосредоточиваться исключительно на служебных делах. Не всегда мне это удавалось. Мицкевич, Словацкий, Фредро, Шекспир, Мольер, Шиллер нередко заставляли меня забрасывать судебные фолианты. Творения этих авторов ставились тогда чрезвычайно редко. Поэтому приходилось знакомиться с ними по книгам, которые были разложены в такие места как kieszen samoprzylepna или просто лежали на моем столе среди служебных бумаг.
Ночами, при сальной свече или керосиновой лампе, я пробовал не только читать, но и «ставить» целые пьесы. Карманное зеркальце на столе было единственным свидетелем моей непосильной борьбы, единственным поверенным огорчений незадачливого героя, любовника, комика, злодея и даже героини, матроны, салонной львицы или инженю. Чем больше наслаждался я текстами, тем сильнее было желание воплотить все это на сцене. Я пробовал играть. Эти попытки, однако, не приносили удовлетворения. Как бы, скажем, ни кривил я рот, он постоянно казался мне все таким же. Поэтому я принялся за гримировку. Чего только не было на моем столике! Космы волос, самые необыкновенные белила, искусные наклейки, целая палитра Разнообразнейших красок.
Со временем я подчинил свой занятия определенной системе. Я работал над одним каким-либо образом до тех пор, пока не добивался желаемого. Когда после многих трудов мне удавалось достигнуть желаемого результата, я переходил к другому, снова специально выбранному образу. Комнатка на Флорианской улице была моей театральной школой, артистической уборной и сценой. Не обошлось, конечно, без подражания видным актерам, грим, костюм, жесты, походку или интонации которых я имел возможность наблюдать.